Петр АкоповВсе материалы
Сильвио Берлускони ушел из жизни внезапно — хотя это кажется и странным, если речь идет о 86-летнем человеке с лейкемией. Но в отношении Берлускони многие обычные правила не действовали — ведь даже из политики его «уходили» трижды, но всякий раз он возвращался. Сейчас уже не вернется — и многие считают, что физическая смерть лишь догнала давно уже состоявшуюся политическую, причем не личную даже, а самого типажа таких политиков, как дон Сильвио. Но это большая ошибка.
Да, сейчас Европа идет по пути, который не нравился Берлускони, — конфликт с Россией, чрезмерное подчинение Америке, подготовка к разводу с Китаем, да и роль национальных государств в Евросоюзе становится все меньше. И он, хотя его партия в прошлом году снова стала правящей (пусть и в составе коалиции), никак не мог этому противодействовать. Его призывы не поставлять оружие Украине, заявления о том, что если бы Зеленский не атаковал Донбасс, войны бы не было, не имели влияния на политику Италии и Запада в целом — хотя он и осудил Кремль после 24 февраля прошлого года, его продолжали считаться «рупором и голосом Путина». Это, конечно, было не так — Берлускони говорил только своим собственным голосом. И именно это отметил президент России, дважды сегодня выразивший соболезнование в связи с кончиной бывшего премьера — в телеграмме президенту Италии и в комментарии российскому телевидению.
«Для меня Сильвио был дорогим человеком, настоящим другом», написал Путин, и это никакое не преувеличение. В международной политике не может быть друзей — есть государственные интересы, есть личные симпатии и стаж общения, но дружбы как таковой быть не может. За очень редкими исключениями — и как раз таким и являлись отношения Путина и Берлускони, начавшиеся в 2001 году. Они через многое прошли за эти годы, но кроме взаимного уважения и человеческой симпатии у них действительно образовалось то, что позволяло им называть свои отношения дружескими. Не так, как об этом говорят лидеры двух государств, желая подчеркнуть дружеские контакты между своими странами, а так, как говорят два человека, которых тянет друг к другу.
Берлускони был одним из той «большой тройки» европейских лидеров первой половины нулевых годов, с которыми Путин выстраивал не просто политические, но и личные отношения, которые продолжались и после их ухода с руководящих должностей. Проститься с Жаком Шираком наш президент специально прилетал в Париж, но сейчас он не сможет отдать дань памяти Берлускони. Остался только Герхард Шредер, которого в Германии постоянно травят за сам факт его отношений с Путиным. Но при всей, в том числе и языковой, близости Путина и Шредера, отношения с Берлускони были, похоже, человечески самыми теплыми и искренними — ведь есть все-таки разница между немецким и итальянским темпераментом и характером. А Сильвио был типичным итальянцем — со всеми достоинствами и недостатками национального характера.
Поэтому неудивительно, что он действительно хорошо относился к нашей стране — все-таки среди всех европейцев именно итальянцы, как ни странно, нам ближе всего. Но в его симпатии к России был и чисто прагматический расчет — потому что Италии действительно очень выгодны тесные связи с нами, и Берлускони как деловой человек очень хорошо это понимал. Он умел и любил делать деньги, но в какой-то момент ему уже стало неинтересно просто зарабатывать, просто быть одним из богатейших людей своей страны. И миллиардер, начинавший как девелопер, а со временем ставший медиазвездой национального масштаба, внезапно пошел в политику — и сразу же пришел к власти. То есть в 1994-м Берлускони сделал то, что спустя два с лишним десятилетия повторит Трамп.
Его поход во власть был вызван глубочайшим кризисом всей политической системы страны. В начале 90-х обанкротились все ключевые итальянские партии, вскрылось полное сращивание политики и бизнеса (включая мафиозный), былые авторитеты потеряли доверие. И Берлускони, контролировавший крупнейшую медиаимперию, легко выиграл выборы — но, как и Трампу, ему не дали ничего сделать. Нет, не потому, что он был связан с мафией (ее деньги и возможности использовали все итальянские политики), а потому, что мешал сложившейся итальянской элите, нарушал ее внутренние устои и правила. Уже через год он лишился премьерского кресла, но в 2001-м вернулся и почти все десятилетие руководил правительством. Его снова убрали, уже с помощью Евросоюза, в 2011-м, но в 2018-м его коалиция выиграла выборы (хотя ей и не дали сформировать правительство), а в 2022-м его партия снова стала одной из правящих.
Берлускони не смог изменить Италию, не смог изменить направление движения евроинтеграции, но он стал самой яркой фигурой на ее политическом небосклоне последних трех десятилетий. Времени постепенной утраты итальянского суверенитета? Да, вопреки его желаниям и намерениям — но не стоит говорить о крахе «модели Берлускони».
Национальный капитал, ориентированный на национальные интересы, понимающий важность сохранения национального государства и национальной культуры, не стоит списывать со счетов европейской истории. Да, Берлускони в самой Италии многие считали «американизированным» политиком, попсовым и поверхностным, но, как выясняется, все якобы «серьезные» политики оказываются еще более беззащитны перед напором англосаксонских глобализаторов и антинациональных евроинтеграторов. И неизбежная ответная реакция европейцев, которые повернутся в сторону отстаивающих суверенитет традиционалистских, правых сил, станет лучшей памятью о Берлускони, который в этом случае из «одного из последних могикан уходящей эпохи» превратится в предвестника новой эры, эпохи (хотя бы попытки) возрождения: итальянского и европейского.
А Берлускони был именно человеком эпохи возрождения — не приукрашенного, «уникально высокодуховного», а реального, в котором живые грешные люди творили (в том числе и историю) далеко не чистыми руками. Его трагедия в том, что он родился на несколько веков позже? Нет, он умел радоваться жизни, быть настоящим здесь и сейчас. Покойтесь с миром, дон Сильвио.